Живет в Минске (Беларусь).
СИНЕРГЕТИКА
Индастриал
Можно проснуться к трамвайной заутрене,
спуститься в засеянный окурками дворик,
пройти по листве, по-октябрьски напудренной,
и через арочные удивлённые створы
увидеть, как он начинает ворочаться,
приходит в себя, пробует голос.
Он выпил ручьи и сожрал рощицы,
он дрожит, потому что отчаянно голый.
У зверя многодымного и многоглазого
железные пасти не бывают сыты.
Безлики, безмысленны и безрасовы,
разбегаются по органам эритроциты, –
хронически и безнадежно молоды,
на календарной сетке распяты.
Проржавевшее сердце города
лечится радугой из масляных пятен.
* * *
Слепой переулок нащупывает живых
за полунагими окнами, дрожащими после сна.
Он чувствует: я нездешний, холодно молчит на «Вы».
Тишина смыкается, катится, словно волна
выше моей головы.
И я на дороге - игла на пластинке дня.
По пути к простой, но недостижимой оси
меня кто-то вздымает вверх, но я слишком мал, чтоб понять:
это время расплавленно капает на весы.
Оно с каждой секундой всё тяжелей меня.
Финский залив
Без неё день за тысячу. Хоть я только вчера приехал,
и песок подо мной растёкся, точно упругий воск,
у залива – дюны и длинные волны морского эха,
у меня – её фото и одиночества целый воз.
В моём неводе – ром, маяк луны и тучные мели.
Глупый ветер пыхтит, безутешно утюжит залив,
по-пиратски бросаю в воду для неё смайлы и мейлы,
каждый символ в издёрганном воздухе просолив.
Море прижимается к небу и засыпает в его ладонях.
Звёзды-самоубийцы остывают в немом пике.
Без неё я и пуст, и пьян. Но на глади никак не утонет
лунный блик, эротично-тонкий, словно родинка на щеке.