* * *

Дую не ранку - пусть не болит,
дую на воду - пускай не жжёт,
небо храню, потому что блик
солнечный хрупок и обнажён,

свет переспел, а простор далёк,
облако квохчет, попав в ощип,
в печке оранжевый мотылёк
крыльями махонькими трещит,

жар ему ведом, и ведом мёд
всех фонарей и ночных светил,
выпорхнет - крыльями обоймет
небо, и в млечной уснёт сети.

Миг- и вспыхнет она с краёв
пламенем спелым, почти ржаным.
Сонному - солнце, а тьме - твоё
слово священное тишины.

* * *

Расчирикалось небо, распелось
и впорхнуло в открытые окна,
тишины виноградная спелость
окормила созвездие овна,

задрожала под небом бессонно,
закивала: «Минуло всё дескать».
Кроткий воздух, почти невесомый
я черпаю ладошкою детской,

и сквозь март проношу, и сквозь время,
эту жизнь расплескав до предела.
Прорастает из семени- ревень,
и душа вырастает из тела.

Что-то в небе сегодня промчалось,
поднялось над людскою толпою,
вдох- и тело твоё замолчало,
но запела душа над тобою.

* * *

Под небом трепетание пустельг,
и шум и топот лапок муравьиных,
соседский дом остыл и опустел,
но солнцем вся наполнилась равнина

за стенами его, впитала сон
снегов и пробуждение рассветов,
на блюдце, как на чашечке весов
лежит перо оранжевого цвета,

а я строю, смотрю во все глаза
на мир господний, ласковый едва ли,
и вьётся виноградная лоза
ручьёв, за огородом тёти Вали,

и кажется, вернись, и ты бы смог
сказать ей что-то, и увидеть снова,
как серый кот по прозвищу Дымок
лежит на подоконнике сосновом,

мурлычет, и не ведает пока
о том, что пропадёт спустя мгновенье,
и лапой отгоняется облака
кудлатые, и косится на веник.