* * *

… и вот географ вышел из себя –
как раз искал Квакушкин из восьмого
на глобусе от Сызрани до Кстова
Америку, как будто. И, скорбя
от глупости такой, сам Христофор
картинно каменел в немом вопросе:
«Доколе?»
Вышел вон – в сырую осень.
Листву ронял унылый светофор.
Меняли цвет коллеги-тополя -
зеленый, желтый, красный, желтый снова.
Галдели воробьи, просили слова.
Под сапогами чавкала земля,
вздыхала: «Ох», - ее, кому не лень,
месили все от мала до велика.
Попутчиков звонок трамвайный кликал:
«Эх, прокачу, ребята, динь-дилень!»
Квакушки зарывались в мягкий ил,
готовясь к зимней спячке без истерик,
на все им – от колумбов до америк –
большое ква.
Серьезен, большекрыл,
географ понимал такую вещь -
простую, словно рябь на мутной луже:
прекрасна жизнь, не лучше и не хуже,
будь смертен ты, географ, или вещ.

Квакушкин плыл.
Слабели кроль и брасс
в широтах полушарий-полукружий.
И, в руки взяв себя, географ тут же
казенный глобус пропил.
В первый раз.

* * *

… и бочками грузили апельсины
без устали портовые лебедки.
Под небом первосортной парусины
шкворчали, что блины на сковородке,
пузырчатые волны, обжигали
медузами и прочими ежами.
Матросы танцевали хали-гали –
сходились ноги в танце, разъезжались,
как в море теплоходы или баржи.
Лебедки пели, словно джельсомины -
возвышенно,
легко,
волшебно даже -
и бочками грузили апельсины.
Слонялись мелким оптом или штучно
водители пикапов и камазов
на пристани
без дела
белобрючно.
Писали письма братья Карамазо-
вы помните? И в воздухе соленом
мешались брызги моря и фритюра,

и даже не телец – еще теленок –
хрустел зеленой
новенькой купюрой.

* * *

«… на половине своей длины
коридор выкидывал коленце…»
                                  Людмила Улицкая

… а коридор выкидывал коленце -
стекал на кухню, где соседка Сара,
придя домой с воскресного базара,
на общий стол стелила полотенце,
чтоб после, причитая непременно,
раскладывать нехитрые покупки:
морковочку-лучок-свеколку-крупки,

где по утрам солистка-прима Лена
растягивала связки горловые
контральто: до-ре-ми-до со слезами,

где дворник Фима, ручкаясь с тузами,
обидно хмыкал: «Как же так, эх, вы-и!» -
профессору Петровскому в азарте,

где в скатерть въелись намертво компоты
вишневым очертанием Европы -
точь-в точь таким же, как
на школьной карте.

А коридор насквозь пропах бульоном,
а коридор опять уперся в стенку,
а коридор мальчишечью коленку
замазывал то красным, то зеленым.