* * *

Штыком заколот будет Киплинг,
а Гумилёв растерзан львом.
Когда любимый мир погибнет,
ты возвратишься в прежний дом.

Там дети прыгают, как черти,
жена, подобная козе.
Твои родные рады смерти
воображаемых друзей.

И ты затихнешь постепенно,
как будто этого искал,
но через месяц вскроешь вены,
наполнив тяжестью бокал.

И снова врач, прохлада клиник,
таблетки, приступ, а потом –
с тобой смеётся Пазолини
разорванным от страсти ртом.

* * *

В мире много сладких территорий.
Всё съедая на своем пути,
муравьи съедают даже горе.
Горе, ты слабеешь, отпусти.

Ух, ты, как накинулись злодеи.
Каждый глубже вгрызться норовит.
Горе, ну, признайся, ты вкуснее
неудач и комнатных обид.

Слаще мёда мне твои потери.
Внутрь тебя проникли муравьи.
Чёрненькие, маленькие звери.
Кисленькие монстрики мои.

Патокой текут на землю силы.
Горе-яство, горе во плоти.
Сытно исчезаешь и красиво.
Так, как ты, никто не смог уйти.

Разговор с собакой

Сегодня общался с собакой.
Собака, выронив ветку,
со мной общалась, не знаками,
а как человек с человеком.
Не шарики в мыслях за ролики.
Не черти со зла напортачили,
а просто устал настолько,
что стал понимать собачий.
Или она человечий,
в общем-то, это не важно.
Мы говорили о вечном:
о чувствах, о носе влажном.
О том, как наглеют мыши
и о любви огромной.
Потом над городом слышали,
какую-то песню негромкую...
Сновали доставщики пиццы
и небо удумало хмуриться,
и выпечкой пахло с корицей,
и кофе, и жареной курицей.
И нам хорошо не за деньги.
И мы, то смеялись, то плакали...

Сидел человек на ступеньках,
полдня говорил с собакой.