Лишний мир

заратустра сидит у огня и готовит грог,
а у ног золотистый барашек всё скок да скок,
заратустра выходит на солнце, но видит тьму,
и звезда ослепляет больные глаза ему

на торговом пути чайхана, караван-сарай,
магомет предлагает шашлык, налетай давай,
позвоню, говорит, заратустре, халва сладка,
но легко разряжается сорок седьмой ака

иисус у воды колобродит туда-сюда,
он ловец человеков, но очень мутна вода,
не прикормлено место и сети видны едва,
человек не клюёт, а клюют караси, плотва

а над всеми покоится небо, где гладь и тишь,
а под небом живёт человек, пробегает мышь,
разбредаются божии твари, им несть числа,
и никто никому не желает добра и зла

Переболеем

не волнуйся, в этот безмолвный час
вдалеке от суетных звёздных трасс
только снег и степь окружают нас,
отлежимся, переболеем.

посмотри на небо, родная, вот
там река молочная вверх течёт,
и Христос бредёт по разливам вод
между Овном и Водолеем.

и куда ни взглянешь – повсюду бог,
если верить Ницше, он… занемог,
возлежит и стонет, всё ах да ох,
на небесном своём Сионе,

а вот там, под Лирой, певуч и жгуч,
между рваных тряпок опальных туч
разгорелся ярко-зелёный луч –
это мы на Его ладони.

Живут

дорогая, тянет туман с низины,
потому и письма пропахли тиной,
и не слышен гул поездов вдали.
а у нас с тобой ничего не будет,
потому что все мы – цепные люди,
даже если суки и кобели.

мы во сне – бессмертные люди-птицы,
перелётны, сказочны, клюволицы,
рождены и брошены в небосвод.
за окном кричит козодой, с болота
в унисон ему подвывает кто-то –
причитает выпь и мурлычет чёрт.

в палестинах наших бесцветно, сыро,
комары к утру проедают дыры,
не спасают дэта и дихлофос.
вспоминаю, как ты тогда витала
в облаках на зависть месье шагалу –
бесшабашно, весело, не всерьёз.

дорогая, мы же с тобой могли бы...
сквозь окно в туман уплывают рыбы,
проникают в илистый абсолют.
я и сам усами чешу чешуйки,
и бросаю письма в огонь буржуйки,
но они живут.