Точка не/возврата

Дом мой забытый. Мир мой, радужный окоем,
где каждый камень был полон солнцем и октябрем.
Мир, растворенный снами, спрятанный под пальто
в темном купе, где кто-то мажет хандру на батон.
Вагонный эрзац уюта с заиндевелым окном
накрест продут сквозняками и пахнет прелым бельем,
потом, угаром. Поезд сшивает ландшафтную ткань,
и отсветы полустанков мелькают на темных боках.
Вспыхнет фонтаном кратким, вздыбится снегом февраль
там, где состав, пролетая, сталь ударит о сталь.
Нет смысла стучать стаканом, прошлое вороша.
Разве останутся камни в гнездах своих лежать,
если движутся земли, меняется абрис гор,
уходят в волны атоллы, стирается след адресов
когда-то родных… В распаде структур, правил и глав
есть ли что-то надежней, чем этот гремящий состав?
Век не удержит поезд в кружении дат отрывных
как не удержат осень тонкие руки травы.
Вещи не имут места, кордонов не знают ветра,
а прошлое верности – в чем-то был мрачный эфесец прав.
Но поезд сшивает землю и близит конечный пункт.
На мерзлом грязном перроне не знают меня и не ждут.
Выну из недр пальтовых, на снег и мороз ворча,
теплый октябрьский камень. Солнце, не подкачай!
Точка возврата, поиск-мираж как стремленье к нулю,
но если это Итака, я ее заселю.

Поющая чаша

Край у чаши не ровен и не блестит.
Бок ее, цвета горчицы, кажется теплым.
Чаша слегка скрежещет от трения стика
и зарождает гул. Понемногу растет он,
сползает в долины, втекает в глубины и полости,
расходится концентрично, звучит монотонно,
на усталые континенты, полюса, полисы
неспешно накладывает слои обертонов.
От вибраций его беспокойный рой,
лепящий эсагилы, цирки и колизеи,
поглощенный то кознями, то войной,
замедляет возню и вокруг удивленно глазеет,
словно выйдя из транса. Подняв любопытный нос,
горный волк концами взъерошенной шкуры
ощущает, как волны звука проходят сквозь
атмосферу, меняя ее структуру.
Нарастают валы в океанах, вода горчит,
ойкумена притихла, гудение чаши бездонно.
Она все мощнее вибрирует, звучит,
и незримый стик скользит по черте горизонта.

Гадание на шаре

Приблизь его и напряги глаза
Чтобы увидеть каждый поворот брусчатых улиц
Латки площадей
Квадраты напомаженных фасадов
В ажурных белоснежных лентах фризов
Карнизы в локонах и окна в мишуре
Приблизь еще теряясь в глубине
В угрюмых дебрях полудиких парков
Прошитых беспорядочно стежками тропинок
И в глазницах престарелых
Домов кургузых в плесени и мхах
Там улови сквозь мельтешенье толп
Сквозь этот разношерстный бестиарий
Его обезображенных монмартров
Флер таинства
Причуды
Экивоки
Снимай за слоем слой как век за веком
Все наносное и войди как в храм
В его холмами обрамленный зал
Где времена сжимаются до точки
А все легенды до одной строки
Где фрески прорастают сквозь панели
Абсент с Blue Curaçao в витражах
Разлиты будто греза о блаженстве
Потерянном но как бы обретенном
О зыбком на мгновение балансе
Немыслимом как странники Ле Борна
Как маятник набравший пустоты
Перед паденьем долгим
Как аккорд
Повисший слабой тенью над партером
В дыханье растворенный послезвук
И словно напитавшись этой тенью
Оно закончится на полувздо…
Хемерой что развеивает ночь
Витражным тихим звоном наполняя
Застывший воздух
Раздвигает стены
И рой осколков мелких с нежным хрустом
Рассыплется по мостовым наполнив
Стеклом и светом древний мир камней
Он замигает разными огнями
Домов
Авто
Реклам и фонарей
Смотри как медленно он поднимает взвесь
Как прячется скрывается в частицах
Искусственного снега
Отстранись
Он понемногу выпустит тебя
Но умолчи о том что разглядел
В стеклянном шаре на руке гадалки