Склад

          Сомневаться не надо,
          Время вспять не течёт.
          Ровно в полночь день со склада уйдёт
          Со счёта на счёт.
                                      А. Макаревич

Я работал грузчиком неофициально на складе дней.
Каждую ночь приезжал КАМАЗ с тяжёлым ящиком.
Сначала мне и в голову не приходило открыть, посмотреть.
Но ящики постоянно становились объёмней и тяжелей.
Поднимая их к потолку, я всё время считал ступени стремянки.
Окончив работу, падал на измятый матрас и засыпал.
Мне снились дымящие трубы заводов, пыльные офисы, реки, уходящие вспять.
Утром я опускал голубоватые рукава, вынимал занозы, пересчитывал ящики,
Поднимаясь взглядом прямо на вершину деревянной горы.
Думай теперь: грузить, считать — нехитрое ремесло.
Но я однажды один открыл, и... в общем, из ящика поползло.
Оно было похоже на серый дым, в котором проступали лица, слова и дыры.
Вспоминая начальника, чёрта и чью-то мать,
Я снова и снова читал табличку "Ни при каких обстоятельствах не вскрывать".

Каждое утро она выходит из дома и едет в офис.
Каждое утро машина не заводится,
Поэтому остаётся единственный вариант — автобус.
Каждый день на работе начальница пилит за опоздание.
Каждый день заканчивается кофе.
Каждый вечер она считает, сколько ещё осталось до отпуска,
И ей кажется: в городе навсегда поселилась зима.
Возвращаясь с работы, она провожает взглядом КАМАЗ на перекрёстке.
Дома она откладывает на завтра готовку, стирку и другие дела.
Каждую ночь без пяти двенадцать во сне она задыхается,
Видя какой-то дымящий склад.

Соляная церковь

Храму иконы Владимирской Божией Матери в Ельце

1.

Сначала обобьют витую лепнину.
Слишком вычурно – белое на зелёном,
Будто юбка елецкой модницы в кружевах.
Господь же любит простоту, скромность.

Но пока ещё слышен колокол,
Люди приходят,
Любуются куполами
До первого грома.
До первой крови священника
В тысяча девятьсот каком-то.

Потом унесут иконы,
Церковную утварь.
Будут бунты,
Против сближения
Красных знамён
И деревянных распятий.

Люди пока приходят,
Люди молятся,
Глядя на колокольню.

Её разберут в середине века,
Дверь для прихожан закроют чуть раньше,
Разломают полы.
Пыль заметёт пока ещё крепкие купола.

В храме соляной склад.
Соль разъедает фундамент, стены.
А когда внутри снова загорится огонёк
Восковой свечи,
С потолка посыплются первые кирпичи.

Снова будут службы,
Трудная работа по реставрации.
В трапезной даже деревья спилят.
Но скоро в газете напишут, что церковь рухнула.

Вот тебе и красна девица в белом кружеве...
Ветром продуло или
Солью разъело?

А я всё-таки верую...
Верую.

2.

Небо медведицей смотрит сонно
Сквозь облаков поток.
Город засыпало колкой солью
До золотых крестов.

Небо цепляет большущей лапой
Свет золотых огней —
Город потух до единой лампы.
Это не снег, не снег.

Небо касается чёрным носом
Самых высоких крыш.
Город чуть теплится, пахнет воском,
Город притих, как мышь.

Небо уходит блестящим бором
В сон голубой, лесной.
А на рассвете растает город
Вместе со мной.

Живые ветки

Эта осень была для неё последней.
Она высохла макушкой,
Но нижние ветки — ещё живые.
На них прощались с душами
Бледно-жёлтые листья.
Занесло же меня на ту самую улицу
В день, когда мою берёзу пилили!
Она всегда ждала меня на углу,
Прямо напротив дома,
Где прошли три моих первых года.
Она напоминала старенькую соседку,
Которая берёт ребёнка на руки,
А он не плачет,
Не зовёт маму.
Сегодня бабуля-берёза падает.
Её разделяют на брёвна,
И остаётся один пенёк.
Шаг. Ещё один мимо —
Я не пытаюсь этому помешать.
Только непонятно,
Почему стонет пила,
А не дерево?
Что-то острое врезается в тело мне.
Что-то стало тяжело противиться ветру.
Чувствую: мне самой подпилили живые ветки.