Кузьмич

Здесь есть изба над молчаливой Тарой,
И ветер, приходящий холодом с реки.
Приземистая печь медведицею старой
Берёт полено в топку, словно корм – с руки.

Недалеко – слезящиеся окна
Двух мелких деревень по вечерам горят.
И я тут сам собой по не хочу закопан.
Хотя, Кузьмич сказал… ну, в переводе – зря!

И время не идёт: сплошные атрибуты
Застывших не-эпох, и, как ворчит Кузьмич,
Никто не сознаётся, что живёт «как-будто» –
Меж «Господи, спаси!» и «Чёрт его возьми!».

И выбора-то нет: живёшь? – живи, раз можешь!
Не находя нигде каких-то новых троп.
Попутно и себя оженишь и размножишь,
Из собственной судьбы выдалбливая гроб.

Пошли, пока не лёд, на речке окунёмся…
Помянем первачом на сорок дней Петра!
Он умер через день, приехавший из Омска,
Оставив о хозяйстве записей тетрадь.

Жена его, что появилась следом,
Дождинки, морщась, вытерла с креста.
И это все, Кузьмич, за лето наши беды.
А, да – ты спрашивал: курить я перестал.

И мне сейчас родные все мгновенья:
Все, кто живёт здесь, без альтернатив.
Родное все, и ты родной, поверь мне,
Хоть за сезон в тайге не смог тебя найти.

Нет ни очков, ни кепочки с подкладом,
Нет ничего в тайге, как будто кто-то стёр.
Костёр горит, Кузьмич. Ведь ты сказал, что надо.
И я тебе разжёг. Разжёг тебе костёр.

Жара

Жара. Дорога в трещинах и горизонт дрожит.
А тучи, даже вечером – сыпучие коржи.
Летят высоко-высоко на звон колоколов.
И хоть бы каплю высекло! Да хоть бы не пекло!
Язык, что коркой постною во рту сухом скоблит,
Пытается апостолам найти слова молитв.
Но Пётр, и Павел правильно, а не по доброте,
На час жару убавят нам, на час добавив тень.
Всё по минутке, пять минут, за месяц будет час.
И грозы вдруг жару сомнут, и солнышко, смеясь,
Расправит крылья добрые, не жгучие уже,
Над нами – над живущими на нижнем этаже…

Полустанок

Мой полустанок жизни постарел.
Давно уж не проходят эшелоны
Каких-то срочных и внезапных дел,
Разогревающих холодные нейроны.

Полынью и осокой путь зарос,
В облезшей краске зданья и вагоны.
И памяти моей забытый пёс
Всё носится по старому перрону.

Всё, баламут, старается найти
Растаявшую в облаке улыбку,
Звенящие от юности пути
И, в баночке бликующую рыбку.

Всё кажется, что вот сейчас, найдёт
В каком-то тупике, что не вернулось:
И самый лучший, самый летний год,
И – молодость, а, может быть, и юность.