Отрывки

Я был очень серьёзен на первой фотографии и заливался хохотом на последней.
В кармане нагольного кителя хранил неотправленные письма, результаты флюорографии и огарок свечи с пасхальной обедни.

На второй фотографии я стал похожим на птицу.
С тех времён у меня осталась не отпущенная на волю ресница.
Ещё, помню, я очень любил долго-долго кому-то сниться.

... шёл направо и слышал, как цапли царапали нарисованную дверь.
Шёл налево и становился как рассказывающий сказки чеширской породы неподконтрольный зверь.
Я любил гулять в солнечном парке с беличьим семейством и сочинять на свою жизнь ремейки.
На окне размножались драчливые лимонно-апельсиновые канарейки.
Иногда теплой ночью засыпал на скамейке
в бывшем родовом именье.

У моих губ что-то постоянно искали чужие уста.
В конце концов, я перестал улыбаться, потому что очень от этого устал.
Убеждал: пейте рассвет, он тоже пьянит и ал!
Пейте прохладным, натощак, и доживёте до ста.
Но вокруг говорили: не положено до ста!
Давно перед этим экспроприировали имения и выдали паспорта.

Из неотправленного письма.

.... постоять бы на краешке крыши, покурить бы на бензоколонке.
Бензоколонок здесь нет, но есть ослепительно розовые бизоны,
и немыслимо много озона.
Конечно, это очень хорошо для моих больных лёгких.
Я даже не знаю, есть ли у меня теперь лёгкие, таким я стал лёгким.

Люблю. Помню. Всегда с вами.
До следующего письма или жизни. Амэн.

На равных

мы будем на равных иаков с исавом как спички тянуть первородство
варить чечевицу слогов до рассвета на страже несуетной манны
а после запрятав при свете дневном непохожести прочим - уродства
в лохмотья приличий в лицо улыбаться своим потешаясь обманом
стараясь утешить друг друга что жизнь как смертельный недуг ненадолго
разыграна вильямом мы как сюжет между век и веков промелькнули
в ноябрьской арбе бесприютных актеров расхристанно сумрачно волгло
глаза закрываю и вижу надмирных садов светом залитый улей
мешаю напевный гекзаметр в строчке с завидным упорством мешаю
прерваться забыться беспамятством тени нечёсаным сгинуть неважным
сдаёшься по-датски по-детски смеёшься упрямый морока большая
недолгий веселия роздых роднится значеньем с преступною кражей
смеёшься сквозь слезы сметённый напором опилковый мой буратино
стоим на чумацком пути и сверчок затопил песнопением волок
ищу среди хлама созвездий два левых убитых вселенскою хлябью ботинка
мы снимся друг другу мы два одиноких сбежавших седеющих волка

* * *

          Луны лошадиный череп
          Каплет золотом сгнившей слюны.
                           С. Есенин. "Пугачев".

ластится луны лошадиный череп
йорик скалится беззубой улыбкой
дразнит рассыпающимся в прах призраком бубенца
переведи меня, шитую не лыком
через кромешную тьму, жизнь, через...
светлая тень не отпускающего руку отца

кажется мне, что я боялась на безлюбье и родиться
хватала за руки, вселенные,
за полы одежд
и вечности рыжая верблюдица
смотрела, не мигая, ленно
раскалённые её солнца были окаймлены барханами вежд

нечесаное! неисчислимое в днях, бедах и радостях, мое бытие –
твои строчки вовек пески не задуют
славься неусыпное меня битие! –
зерно, мечтающее стать караваем, спрашивает: «how do you...?»

отвечаю: новым стихом тяжело душа ворочается
забеременела и уже на сносях
стихами, как детьми, под декабрями, бедами прочими
ночи мои голосят

а я горда, грудь колесом выпячиваю
золотится строчек моих околесица!
среди терний маленький колосок я, колыбельными
рассветных ветров укачанный
то, что на прочную нить над бурлением бездн на время
подвесили...