Старые мальки

Мелеет Волга, старые мальки
не ведают об осетровом рае;
мы раньше заплывали за буйки,
сейчас мельчаем.

Закинем удочки и на душе тепло
в таком знакомом с детских лет пейзаже,
ведь сколько бы её ни утекло –
вода всё та же.

Великая река большой страны
горела в сталинградские метели,
и не всегда большие пацаны
тогда взрослели.

А мы стареем – старость не порок,
а просто состоявшееся наше,
о том, что с нами будет, знает Бог,
но что же дальше?

Нет осетров, качаются буйки,
печалимся по прошлому сегодня,
и уплывают старые мальки
на мелководье.

Между третьей и второй

Зима. Двадцатый год. А где же снег?
Быть может виноват двадцатый век,
где было всё, но не было фейсбука?

Сейчас без снега сколько ни кружись,
твоя давно загугленная жизнь
в реальности – продвинутая скука.

Кругом бардак, а бабы – знаешь сам,
и не спасёт ни церковь, ни сапсан –
один исход, где ни пера, ни пуха.

О прошлом вспоминай ни вспоминай,
теперь в эскорте служит Гюльчатай,
и смог увидеть личико Петруха.

Сегодня, между третьей и второй,
увы, всё реже дружим с головой,
и друг про друга сочиняем байки.

На горизонте вражеский редут,
кому заплатят, а кого убьют,
а ты и тем, и тем поставишь лайки.

И жизнь тебе расскажет обо всём,
что кто не прописался, тот спасён –
такая вот великая наука,

а если вдруг случится благодать,
то можно никого не убивать...
И даже отписаться от фейсбука.

Из Могадишо

          Париж, как много в этом звуке,
          нет, было, лучше ноги в руки
          и в Могадиш...

                                 Неизвестный автор

А что же сердце, как же русский дух?
Останкин, Эйфель, гамбургский петух
проклюнут небо,

посыпется, а ты в свою тетрадь
поедешь к небу рифму подбирать
в Аддис-Абебу.

Не станешь у великих ворковать,
и из огня каштаны, вашу тать,
таскать для дела;

сместишься к океану, а потом
пойдёшь на суд вот с этим вот стишком,
как тот Акела.

И небо буратиновым ключом
откроется, поманит калачом,
но станет выше;

останется на Бога уповать,
и за происходящим наблюдать
из Могадишо.