Под радугой чужою

Как скучно жить без всплесков, в тишине,
глотая муть прозрачную в стакане.
И понимать, что все, кто не обманет,
уже давно забыли обо мне.

Я раб вчерашних дней, они меня
преследуют бессонными ночами.
Как больно жить, не видя белых чаек,
постылый город за окном браня.

От холода сжимается душа,
она скулит в надежде прослезиться.
Листает неоплаканные лица,
записанные в память не спеша.

А время мчится быстро, и не ждёт,
когда я вновь сумею стать собою.
Как грустно жить под радугой чужою,
предчувствуя стремительный уход.

А мы всё пишем

Мы не собираемся на кухнях,
не говорим о прошлом.
Не спорим до хрипоты о поэтах великих.
Наши головы заполняет крошево:
из желания заработать, пустой рекламы,
и песен безликих.

Наши женщины не слушают Кушнера,
не читают Гандлевского, не обсуждают Чухонцева.
Им лишь хочется кушать,
и сапогами новыми покоцывать.

Наши дети не любят книг.
Предпочитая смартфоны, айфоны,
и прочие ноутбуки.
Они живут по другим законам,
у них в сердце другие звуки.

У них в сердце другое небо и другие мечты.
Наши дети лучше нас!
Они не терпят бессмысленной красоты.
Они не верят в рифмованные слова,
наши дети не желают складывать в уме два плюс два.

А мы всё пишем, и пишем, и пишем стихи,
всё рассуждаем о будущем и непонятном.
Пытаемся разобраться в оттенках шелухи,
и оставляем в памяти белые пятна.

Непризнанный

Остекленевшие глаза. Кровати стон.
Наверно, ты не всё сказал. Скажи потом.
Потом, когда пройдёт зима, пройдёт весна.
Молчание – твои глаза. Сойти с ума.
Увижу я когда-нибудь, как тает лёд.
Дорожный знак, пустая суть – душа живёт.
Отдельно, в дебрях рыжих трав, в чужой звезде.
Ты этой жизни недобрал, теперь нигде.
Теперь ты ходишь по траве совсем один.
А неразборчивый закат во след глядит.
И падает закат туда, где нет тебя.
А кто-то скажет: «Ерунда, не те трубят».
А кто-то скажет: «Отпылал, сгорел дотла.
В нем недописанная ночь всегда жила».
За окнами то день то сон, и я не он.
Остекленевшие глаза. Кровати стон.