Слова на ощупь

             ...Солнце останавливали словом...
                                  Н. Гумилёв, Слово.

Умереть у солнца на пороге
Тени успевают. Целый день,
В малозвучье истирая ноги,
Тянутся слова, недоглядев,

Постоять на паперти молчанья,
Залитые светом, в полный рост
Своего дыханья. За плечами –
Целый мир, а впереди – нырок,

Медленный глоток огромной жизни,
Открывающий простое, негатив
Слепоты полуденной, в нажиме
Очертаний день обогатив,

Пишет узнаваемое небо,
Наполняя временем прогал
Отворённой двери. Пламенея,
Проступают жилками луга

Трав, объятых тишиной, вещами
Проступает новое, поток
Проходя ликующей печали,
Жажды осязания, в листок

Заключая солнце всё. И вровень
Бедное стоит ему теперь
Слово, вещь... – И нежно, по-коровьи
Пережёвывает солнечною кровью
Переполненную плоть распев

Жеста каждого, слогов обычных...


Дельфин

               ...Мальчишкою был я,
               По саду шли мы с тобой. И о дереве каждом тебя я
               Спрашивал...
                               Гомер, Одиссея. Песнь XXIV, 336-337.

И наступила тишина, хотя весь пляж шумел, а море билось
Привычно в молы долгие и берег плоскодонный, каменисто
Переходя на тихое шипенье. А в глазах ещё рябило,
Но он был виден, и так близко, тот дельфин, и тихий, словно выстрел,

Он был на берегу. Он был недвижен, только хвост едва заметно,
Касаясь набегающей волны, в ответ ей словно, шевелился
И влажной кожей его круглые бока блистали, чуть вздымаясь,
А кипарисы, наклонясь издалека, протягивали ветви,
Лиловым шрамом тени настигая силуэт его, и листья
Бросали издали какие-то ещё кустарники – немая

Встречала их густая тишина, а он был ранен. Арматурой,
А может, чем-нибудь ещё у берега – там всякого хватает
Добра и хлама, – кто-то говорил над самым ухом, а я видел,
Как принесли тампоны ватные и йод, не в процедуре,
А торопливо вкладывали в рану и, молчаньем налитая,
Его спина дрожала... Или это мне казалось? Ненавидя

Все арматуры и железо всякое, я всё смотрел, а люди
То подходили и стояли, то опять куда-то шли, их ноги
Мелькали по бокам. А я смотрел. И он смотрел в ответ – я видел,
Что он смотрел ко мне! А сердце билось так, как в бронзовой посуде,
Наверно, билось бы живое море. И протяжною дорогой
Струился медленно пылающий закат. Я был тут рядом, сидя

На корточках и на коленках, на боку, а он лежал и плакал.
А люди приносили воду на ладонях, и в горстях, и по-другому,
В каких-то банках и ведёрках, а он жил передо мною, быстрый,
Живой и раненый. И лили морем на него. В ресницах накипь
Мешала мне смотреть, как он живёт. Ладонью голой
Я прикоснулся к его жизни. Он молчал, водя хвостом, и искры

Расцвечивали медленный прибой. А время всё же было, где-то
Неподалёку, может быть, поблизости и здесь, стояло тихо
И вместе с нами было рядом с ним. А он всё поддавался, слушал,
Как его лечат перекисью, йодом и иным, и неподвижно лето
Вечерним небом чуть белёсым было в нас, одной звездой на выход
Все выводя созвездья... И он шевельнулся. И ещё, обрушив

На нас всё море звуков. Ему стало легче! И когда волною
Ещё раз море подступило, он уплыл. И золотистой речью
Нам говорила рябь морская: он живой. И трепетом цикадным
Сгущались сумерки. А мы пошли домой. И вот тогда иное
Молчанье подступило тайною и размышленьем бесконечным
О раненом, о море, ни о чём... И утешительной прохладой

Касалась лба внимательная ночь.

Звук падающего снега, озимые, улитка

глядя навстречу
падающему снегу

Как слышишь ты, медленный, с нарастающей тишиной
Подступающий к существующему неявленный звук,
Меня, ослеплённого белизною твоей, нитяной
Сеткою собранный слов онемевших, простёртых рук,

Как слышу тебя, нетвёрдо идущий по пустоте,
Словно в лепете детском читающий в полу-слух
Книгу сумерек, утомление, снегопад на листе
Времени? Белым по белому пишешь на грани двух,

Человека и изумленья, созерцанья и сна:
В глубине раскрывает свой медленный взмах росток, и вот
Начинает своё движенье улитка, умея знать:
Небо становится склоном. И это в себе живёт,

Нарастая недвижно. И слушай,
Как в приливе рождает сушу

Заново всякий раз
Океан.