1. Сад

Терн растет в моем саду,
разрастается, забор
подпирает – ягод жду,
не пускаю под топор.

Поросль юная берёт
всю вкруг землю, зеленит
воздух, по ветру метет,
листьями день-ночь шумит.

Вяжут ягоды хоть плюнь,
сколько видел, сколько ждал,
май прошел, мелькнул июнь,
за июлем щедрый встал

урожай – не обобрать.
Непривычные к трудам
руки медлят ношу брать,
скользить, лазать по ветвям.

***
Три корзины под столом.
Исподнизу сок. Летят
осы, крыльями с трудом
слипшимися шевелят.

***
Достается сахар, труд
начинается благой –
гнать из этих синих груд
огнь-напиток голубой.

2. Неурожайный год

Край, немилый Флоре: проходит лето,
шелестит листвою – не может ярость
грозного светила земле восполнить
краткость их связи.

Жесткие плоды, краснотой налившись,
камнем над тропинкой с ветвей нависли,
угрожают весом; проходишь – Ньютон
в дебрях Помоны.

Хитростью ль какой обиход обманешь
ор: парник, теплица, присыпка едких
химикалий, – чуждый родным суглинкам,
произрастает

ананас красив, а на вкус хоть выплюнь:
пресновата плоть, сок водицей каплет
скудною с разреза; природу мучить –
грех бесполезный.

Вьется виноград прихотливо, вяжет
селянин лозу к потолку беседки –
резвая листва затеняет отдых,
вянет бездельно.

И не надо лишних шагов, усилий,
сбора и давильни, бутылей емких –
пусть слетятся птицы, склюют, проглотят
смех винодела.

Разве нищей, кислой сушниной сердце
успокоишь, дело о жизни, смерти
разрешишь в краях, где колючий ветер,
вечные снеги?

Местный Вакх берет золотые зерна,
растирает в сильных руках, доводит,
прогоняя сквозь сто теснин, чтоб крепость
яро кипела.

Мы всерьез взялись за себя, за дело
вакховое – пыль встань столбом до неба!
В жертву память дали, взамен чтоб лили
чистую силу –

как судьба горька, разрешит, развяжет.
Пламенеет синим душа пропойцы –
нет в полнощном, диком, пустом пространстве
света иного.

3. Зимние дачи

Холодает. Закрыли магазины.
Опустевший поселок охраняют
две собаки, лохматые две псины,
меня помнят, а потому не лают.

Сколько здесь нас осталось к новогодней
поре года? Десяток или меньше.
С каждым днем только чувствую свободней
от неумных мужчин, нетеплых женщин.

***
С кем встречаюсь с людьми? Один зимует
Елисеев-старик, не дом – курятник:
то чертей он гоняет, в щели дует
ветер, свищет; то, трезвый, аккуратно

паклей старой заделывает дыры.
Обойду стороной: болтлив уж очень.
Сыну отдал московскую квартиру,
ну а сын помнить-знать его не хочет.

***
Вот семья молдован. С тепла степного,
с голодухи тут ищут лучшей доли.
Как сороки, воруют, нет такого,
чем побрезгуют. Дать им денег, что ли...

Ходит-бродит, юродит в худом теле
девка-дура-душа, простоволоса,
Александра; тиха при грешном деле,
только смотрит потом тепло и косо.

***
А в избе, что напротив, не жгут света;
продают, но никто смотреть не хочет;
был хозяин – повесился тем летом:
боли раковые сверх всякой мочи.

А потом я узнал: на той же балке
(дом был куплен на вывоз издалека)
его первый хозяин...
как мочалка...
Над неверьем такая вот издевка.

***
Поневоле соседей изучаешь,
круг сужаешь, истории их слышишь.
Этих мест лучше, ближе не узнаешь,
чем зимой, – летом красным не опишешь.