Стихотворения, предложенные в ТОП-10 "6-го открытого Чемпионата Балтии по русской поэзии - 2017" членом Жюри конкурса. Лучшие 10 стихотворений Чемпионата Балтии будут объявлены Оргкомитетом 6 июня 2017 года.
1 место
Игорь Гонохов, Москва (Россия)
Мизинец
За хлебом и водкой стоял в магазине,
а вышел – душе отдавили мизинец.
Подумал тогда, отдышавшись от боли:
да, кто это? Призрак невидимый что ли?
Кругом никого, как в просторах вселенной.
Но, чувствую, боль поднялась до колена.
Тут вспомнил, что в среду свалял дурака.
Ох, что-то заныло в районе пупка.
На грудь перешло, а потом и на плечи.
Нет... Денег не брал... Никого не калечил...
Нет... Не было в мыслях... Перцовой настойкой
(не вру) не поил Вельяминова Тольку...
И в печень не я его у гаража...
Не трогал, клянусь, не касался ножа...
О, Господи, как же болит голова!
Не резал, не крал, не завидовал, а-а-а!
Кишащий, как черви с головками черри,
мой бред и ломает и крошится в череп.
Не я это был и не я это не был.
Я вышел всего лишь за водкой и хлебом.
2 место
Вадим Гройсман, Гиватаим (Израиль)
Парк ночью
Ночь приходит, и сдаётся безымянный,
Шумный хаос перепутанных растений,
Лишь фонарик, как солдатик оловянный,
Отгоняет подозрительные тени.
Он царит над исчезающим и спящим,
Защищённый металлическим каскетом,
Потому что в этом парке, в синей чаще
Существует только выбранное светом.
Но в заброшенной и тайной части парка,
Там, куда не проникает луч фонарный,
В яме будущего, в слабом поле кварка
Тварный космос превращается в нетварный.
И когда к пустому берегу причалят
Корабли несуществующего флота,
Для того, кто свет и мрак не различает,
Открываются незримые ворота,
Плачут ангельские хоры a cappella,
Ходят парами египетские боги
И Енох, достигший райского предела,
Будто идол, замирает на пороге.
3 место
Михаэль Шерб, Дортмунд (Германия)
Лицо дождя
Не скучно наблюдать, как всходит рожь,
Как тёмный голубь чертит в небе кистью,
Волнами по ветвям проходит дрожь,-
Так крестит дождь младенческие листья.
Уже обувшись и надев пальто,
Задумалась и, зябко сгорбив плечи,
Стоишь одна и щуришься в окно,
Глядишь в лицо дождя, как в человечье.
Пока в прямоугольнике окна,
Весенний шар качается на грани,-
Ты – неподвижна: ты заключена
В хрустальной сфере собственных мечтаний.
Взмахнёшь рукой, чтоб прядь убрать с виска,
Которая твой взгляд пересекает,-
И в этом жесте бледная рука
Надолго, словно в гипсе застывает.
Наш город превратился в водоем,
И дождь теперь по водной глади хлещет,
Внутри ковчега мы с тобой живём,
Но только не зверьё вокруг, а вещи.
Нас стены облегают, как бинты,
Закрыты двери, словно створки мидий.
И больше нет в квартире пустоты,
А если есть, то мы ее не видим.
4 место
Виктория Кольцевая, Ровно (Украина)
* * *
Когда заголосит в надорванную просинь
петух или другой бессонный бузотер,
возлюбленный птенец, прекрасный как Иосиф,
проснется и уйдет от братьев и сестер.
За тридевять страниц за вычетом пролога,
на литографский слой песка у мыса Горн
где менее всего охота слыть пророком
и миру предвещать погоду и прокорм
и тучные стада и облачные перья.
Не сбудется, взойдет нагрудная звезда
у вечного жида и юного еврея,
виновного что ночь, и суша, и вода.
Стирается свинец в неистовых широтах
и черная волна выбрасывает соль.
Хоть пальцами читай, ощупывая что-то
и вещное как плоть, и вещее как боль,
и ветхое как пыль с подветренной страницы.
Вот так и пролистать, отряхивая год.
Но снова прокричит заезженная птица
и вечное перо продолжит оборот.
5 место
Анонимная подборка 274
Смерть в Марьиной Пойме
До Марьиной Поймы лет десять, как ходит поезд.
Давно не посёлок, ни разу не мегаполис,
Она принимает состав - отдаёт состав.
Обеденный выхлоп, обыденная работа.
Советская власть - в стенгазетах и анекдотах,
И мало кто знает, что ей не дожить до ста.
У Марьиной Поймы душа в полторы сажени.
И в центре её обретается баба Женя,
В которой по капле стекаются все пути.
И дело не только в её самогонном даре
Да в хитрой воде из промышленной речки Марьи,
А в том, что умеет любого в себе найти.
Старухина память - крапивного супа горечь.
Так нёбо терзало, что прежде ласкало голень,
Железная жатва по сёлам брела с мешком.
Деревня впадала в посёлок, посёлок в город.
Она ещё помнит, как жизни впадали в голод,
И люди ломались с коротким сухим смешком.
А нынче и слёзы - закваскою в мутной таре,
Когда и убийство - не вымыли, так взболтали.
Убитый - мужчина, поэт, тридцати пяти,
Пропитого роста, прокуренного сложения.
Никто б и не рыпнулся, если б не баба Женя,
Которая может любого в себе найти.
Невеста рвала своё платье, как зуб молочный,
Не слишком красива, но года на два моложе.
И что бы не жить до хотя б тридцати семи.
Поэт-распоэт, а не вякнешь, когда задушен.
Друзья говорили, что парень давно недужил
И, видно, не сдюжил грозящей ему семьи.
Убийцу искали, как праведника в Содоме.
На каждой странице маячил герой-садовник.
Летели наводки из каждого утюга.
На вялых поминках случился дешёвый вестерн:
Иваныч с двустволкой пошёл отпевать невесту -
Хрена ль новостройки, когда между глаз тайга.
Девичник был скромен: она, баба Женя, черти.
Сидели, ныряли в на четверть пустую четверть.
Слова поднимались на сахаре и дрожжах:
"Пойми, баба Женя, охота - всегда загонна.
Потом догоняешь, хватаешь его за горло
И вдруг понимаешь: иначе - не удержать."
Она отсидела. И вышла. И вышла замуж.
Его напечатали, крупным, не самым-самым.
К нему на погост ежемесячно, как в собес,
Духовнее нищего, плачущего блаженней,
Ходила его не читавшая баба Женя,
Которая может любого найти в себе.
Негромкие строки рождались, росли, старели.
Темнел змеевик, и по медной спирали время
Текло, проверяя на крепость сварные швы.
Я был там проездом. Где Волга впадает в Темзу.
Из Марьиной Поймы никто не уехал тем же -
Всё лучше, чем если б никто не ушёл живым.
6 - 10 места
Ирина Ремизова, Кишинёв (Молдова)
Фото на память
Бывший золотой, а ныне смуглый
свет валками падает на дно.
Город, как замученная кукла,
для забавы брошен за окно.
В черноземном вытертом конверте,
наспех перевязанном травой,
он лежит, заигранный до смерти, -
краденый, разбитый, неживой...
Памяти цветная фотоплёнка
заросла царапинами лет –
белокурых улиц и ребёнка
(кажется, меня) почти что нет.
Будто не бывает по-другому,
время, декоратор шебутной,
с хрустом вырезает из альбома
ножницами – тех, кто был со мной,
шелестит страница за страницей,
и на тех, кто землю бременит,
смотрят нестареющие лица
в круглые окошки сквозь гранит.
Пётр Матюков, Бердск (Россия)
Диптих
Вот бредёт старик, двести лет, как слеп,
Библия в котомке, вода и хлеб.
Голову его белый снег накрыл,
Он идёт за хлопаньем ангельских крыл.
Он себе твердит, что найдёт ответ,
Что идёт стезей, что идёт на свет.
Вот и крылья вторят со всех сторон...
Но какие, к чёрту, ангелы из ворон?
Вот летят вороны в далекий край,
Напирают, давятся, тащат Грааль,
Он прекрасен, ярок, горяч, блестящ,
Он воронам стоящ и настоящ.
Потому смятение и аврал -
Чтобы старый слепец не отобрал.
Мальчик в поезде едет, и с ним - семья,
Он рисует картину не так, как я.
Без волков, улыбаясь, одних зайчат,
И не зубы - просто колеса стучат.
Малый видит мир не такой, как есть,
Старый помнит мир не такой, как дан,
Почему-то я постоянно здесь,
Почему-то я никогда не там...
Майя Шварцман, Гент (Бельгия)
* * *
Не отзывайся, если позову.
И я на пересвист манка не двинусь
из дома, что во сне и наяву
неспешно превратился в домовину,
не сдамся на голосовой подлог,
когда зальётся соловей в черешнях,
затягивая в сеть своих морок.
Ведь это веселится пересмешник.
Под крышкой крыши зиму зимовать.
Оцепенев, в ушко иголки вдеться,
нырнуть в канву, ступать стежками вспять –
куда течет река, впадая в детство,
сквозь жизни истончившейся плеву,
по тёмному течению с развальцей.
Не отзывайся, если позову.
А я не позову. Не отзывайся.
Анонимная подборка 221
Хармс
От трамвайной остановки
Он бежал без остановки.
Мерно цокали по бровке
Все подковки до одной.
Босоногая орава
В след бегущему орала,
- Он бежать имеет право
В свой законный выходной.
Из мечей ковать орала,
Фикс идея умирала.
Речка слёзы вытирала
Доморощенных дождей.
Мы построим, мы запашем,
На костях чечётку спляшем,
Проживём в Союзе нашем
Под салютом всех вождей.
Нам в стране хватает места
От ареста до ареста,
Мирный договор из Бреста
Гарантирует покой.
Беломорканал, лопата,
Грязный ватник арестанта,
Аты-баты брат на брата.
Ты, бегущий, кто такой?
- Я бегу к истокам Нила, -
Слышим шутку Даниила.
- Здесь, в кантоне Крокодила,
Подымать рабочий класс.
Над архивными листами,
Наши пальчики устали.
- Дорогой товарищ Сталин,
Что Вам сделал этот Хармс?
Надя Делаланд, Москва (Россия)
* * *
Там он есть как оставленная возможность –
вопросительный знак, прикосновенье ветра
к облаку, в сущности – эфемерность
всякой просодии. Неотложной
помощью выведен и погашен,
может быть, ключ басовый для левой, левой.
В детстве, когда я легко болела
и умирала совсем не страшно,
он все звучал у меня в подвздошье
гулом подземным, музыкой неземною
из головы опускаясь волною в ноги,
делаясь громче, захватывая все больше,
он продолжался, меня превращая в струны,
в нотную грамоту, ясную пианисту,
и я записывала себя так быстро,
что прочитать потом было трудно.
