Продолжение обзора произведений, не вышедших во второй тур "Чемпионата Балтии - 2015"...
Петанк
Ветер, несущий просторное имя,
из моря, из мифов, непереводимое,
взбил пенку теней, клёкот листьев и сбражил
пахучие краски
дичка-мандарина, золы, кофе, спаржи,
отринутой с миной малым. В битой чашке
местечка без глянца, на куцей площадке
шесть белых персон, запечённых в фаянсе,
играют в петанк в ритме старого вальса.
Прищур, жест тигриный – с руки медный шар
летит гипербольно. Почти не дыша,
следят человеки как медь в высшей точке
кольнёт точно память лучом и всё проще
приходят основы наук, войн, историй –
законы сыпучего и траекторий.
Малой мой, отвергший изысканность спаржи,
на радужки ловит обрывки спирали.
Расчёты окончены. Шестеро чинно
садятся. Затих тут же ветер учтивый,
и стынет молчанье в зауженных джезвах
забытого в креслах-веках человечества.
метакса кофе перье сигареты
петанк на корфу бессмертные
«Ветер, несущий просторное имя». Мне как читателю, большего от зачина и не требуется: автор уже заинтересовал. Что за просторное имя, чьё имя? Читаю дальше, и текст всё больше затягивает. Расслабленной атмосферой островного отдыха? Не только. Недавно мы так же сидели, развалившись, на скамейке и наблюдали за игрой в петанк. Правда, происходило это не на Корфу, а в парке Горького, и малой не отказывался от спаржи по той простой причине, что она ему и не предлагалась (но всё равно бы отказался – дети не любят спаржу, им бы мяса). А почему её любят взрослые? Думаю, витающий вокруг неё ореол аристократичности ценится чуть больше вкусовых качеств. Хорошее вино, спаржа, трюфеля, знаете ли… Но не о спарже речь. В конце концов, это лишь для нас экзотика, а в Западной Европе довольно-таки банальный овощ. Его ещё древние греки ели.
Что за игра такая – петанк? Бросают тяжёлый металлический шар. И нужно стоять на земле двумя ступнями ровно, иначе незачёт (баллы как-то считают). Шал гулко бухает о землю, вздымая струйки песка. Часто на площадке – песок или мелкий гравий, в общем, негладкое поле, чтобы шары не катались. Раньше вместо шаров были камни. Петанк в его современном виде пришёл из Франции, но в древности в него тоже играли. И когда Одиссей прибыл к берегам Корфу, не исключено, что Навсикая чуть не угодила в него вовсе не мягким мячом. Кто теперь может сказать, какой именно командной игрой она там с подругами забавлялась? Ах, для меня «просторное имя из моря и мифов, непереводимое» шипит прибоем: Улисс, Улисс… Перевести можно, конечно, но зачем? А белые фигуры, запечённые в фаянсе, отзеркаливают в чернофигурную вазопись. Хотя ведь шликер, которым рисовались эти фигуры, только после обжига приобретал чёрный глянцевитый вид, так что всё правильно.
А кофе в Греции хороший, очень хороший, это я как завзятый кофейник говорю. Мельчайшего помола, как турецкий. Готовится медленным нагреванием (в идеале – на углях или в раскалённом песке). Пока он печётся, можно и партейку в петанк «расписать». Кто же всё-таки тут играет? Античные боги в белых одеждах или просто компания посвящённых? Бессмертные! Курят, пьют «метаксу» и «перье» (я так понимаю, французская минералка. За границей в кафе если попросишь водички, принесут тебе бутылочку «перье» – пузатую, зелёного стекла).
Спокойная созерцательность – вот что отличает и выделяет этот текст.
«следят человеки как медь в высшей точке
кольнёт точно память лучом и всё проще
приходят основы наук, войн, историй –
законы сыпучего и траекторий.»
Медь – вообще металл интересный, с характером, и очень древний. Само слово «купрум», известное нам с уроков химии, – это Кипр, а Кипр тоже в Греции. Неудивительно, что отблески меди наводят на философские мысли. И самый философский напиток – кофе – готовят в медном сосуде. И самое философское лакомство – варенье – варят в медном тазу. И в самую философскую игру играют медными шарами.
Вижу и умеренный (стилистически выверенный!) пафос, и лёгкий юмор. Особое спасибо автору за слово «гипербольно», которое ударяется на третий слог, если следовать ритму стиха, что добавляет ему коннотаций. Происходит от слова «гипербола» и в то же время получается составным: «гипер-больно». Древнегреческий эпос, к которому отсылает этот текст если не по смыслу, то по ощущениям, тоже оперирует составными словами вроде «сребролукий»(Аполлон) или «пышнопоножные» (ахейцы). Эта черта стиля – присвоение героям характерных постоянных особенностей – в какой-то мере подчёркивает линейность повествования, ведь эпос линеен. А здесь у автора наоборот, обыграна нелинейность. Очень интересный эффект. И заключительный аккорд, конечно, вкусен:
«метакса кофе перье сигареты
петанк на корфу бессмертные».
Благодарю вас, Наиль Мелиханов, это было очень увлекательно.
Свитер
В огрубевших руках беспрерывно мелькают спицы,
В потускневший зелёный вплетая густой синий.
На тугом полотне проступают цветы и птицы.
Вяжет бабушка свитер колючий длиной в зиму.
Стуком спиц навеваемый сон летаргично-снежен,
Нестерпимо пропитан пустырником, как старость.
Настигает осипшую псину, как неизбежность.
Вяжет бабушка свитер на вырост своей Варе.
Молчаливая Варя к голанке прильнув спиною,
Представляет, как медленно дышат в лесу сосны,
Как печная труба на морозе звучит минорно,
А слепая метель, словно вой или плач, остро.
Надевая на внучку смешной, мешковатый свитер,
Умиляется бабушка: “Ну, до чего ж ладно.”
Но меж ветхих некрашеных рам, как назло, сквозит, и
Застоявшийся холод трещит в шерстяных складках.
Варя знает о холоде все. Он почти привычен.
Он живет с ней бок о бок, крепчает, растёт даже.
Вместе с ней убирает постель, экономит спички,
Кипятит самовар запивать затяжной кашель,
Топит печь, вытирает окно рукавом рубахи,
Подметает полы, растащив по углам мусор.
Варя пробует чай, из солонки насыпав сахар,
Ведь и сахар, и соль, будто снег, лишены вкуса.
Потемневшее небо течёт, словно чай разлитый.
Сквозь нехоженый лес в долгожданную муть ночи
Убегает Варвара, содрав ненавистный свитер,
Разрезает на части и топчет его, топчет…
Сначала – немного о том, почему я эти два стихотворения объединила в один обзор. Потому что они оба растут из фольклорной традиции, и если «Петанк» – из эпической, то «Свитер» – из сказочной. Причудливо так растёт. Сейчас я вам это покажу.
Наталия, может быть, сама не вполне осознаёт, что именно она «связала». Это классный мрачнецкий очень тонкий постмодернистсткий орнамент. Вы читали Михаила Елизарова «Pasternak»? О, почитайте обязательно, особенно ту часть, где описывается культ смерти (жизни после смерти), художественно переосмысленный автором на славянском фольклорном материале. Когда авторы-постмодернисты берут в качестве первоисточника фольклор, то с приложением таланта и определенного образа мысли получается реальная бомба. Вас будет потряхивать от первобытного ужаса.
Значит так, я уже предвкушаю разбор текста «Свитер», и не обвиняйте меня в бурно разыгравшейся фантазии. Мы видим некое небольшое жилище в лесу – избушку или домик, где живут бабушка и внучка. Живут, по всей видимости, одиноко. Это совершенно определённо что-то напоминает. Ну да, «Олеся» тоже базируется на фольклорной традиции, и тоже фольклоризм переосмыслен там мировоззренчески. А если копнуть глубже, например, в народные сказки, обычаи и обряды, то мотив изоляции девушки занимает в них совершенно определенное место. Царевна, заточённая в башне, встречается в сказках всех народов, а истоки этого явления лежат глубоко в природе человеческого страха. Когда девушка достигала возраста физиологической зрелости (лет 12-14), ее изолировали от внешнего мира в целях личной безопасности, а затем освобождали – для замужества. В некоторых племенах этот обряд инициации принимал причудливые и ужасающие формы. Это в двух словах, но там всё не так просто.
Варя не может освободиться (это внутренняя несвобода), а снаружи зима, то есть мёртвое, опасное время. Она не имеет контакта с землёй и солнцем, совсем как те заточённые девы. Бабушка (у дев тоже были надсмотрщики) вяжет ей свитер с весенним узором как знак освобождения. Но Варя знает, что это мнимая свобода. Свитер – это те же узы, только видоизменённые. В русских сказках батюшка тоже дарит заключённой царевне парчовые наряды и дорогие каменья, которые ей всё равно некуда надеть. Героиня совершает кощунственный акт: разрезает и топчет свитер. При этом читатель совершенно точно понимает, что этот подростковый выплеск ничего не изменит, пока обстоятельства не изменятся сами: бабушка ведь может связать и новый свитер, чего ей делать-то долгой зимой? Автор говорит: «свитер длиной в зиму» А мы, читатели, проникаемся безысходностью.
В стихотворении есть и другие символы, там вообще хорошая, крепкая символьная система. Лес, как правило, в мифах и сказках предваряет путь в загробный (потусторонний) мир, что неоднократно было обыграно и в сказках авторских, например, в «Хрониках Нарнии». Вязание и плетение – это вообще мощный образ, вспомним сейчас Эльзу и её 12 братьев-лебедей. Кроме того, он пронизан женской энергетикой. Изготовление какой-то особенной одежды, обуви, еды для героя – о, ну тут есть такое соображение у фольклористов, что это «в последний путь» (фольклористы знают, откуда ножки растут у избушек на курьих ножках). Если в сказках говорится, что герой дойдёт до своей цели, когда износит специальные железные башмаки и сгложет железный (каменный) хлеб, его на самом деле провожают с этими атрибутами в загробный мир. Мы же знаем, что раньше хоронили умершего вместе с предметами, которые там ему могут пригодиться или помогут успешно туда прибыть.
Стихотворение Наталии, как и стихотворение Наиля, небогато действием, но оно там есть. И если в «Петанке» это жесты, продиктованные правилами игры, то в «Свитере» – однообразные стереотипные движения: убирает постель, кипятит самовар, топит печь, вытирает окно рукавом рубахи, подметает полы. «День сурка», который повторяется вновь и вновь. Ну, или «Замок» Кафки. Или ещё один литературный замок, который лично я очень люблю – написанный пером британца Мервина Пика.
Вообще я давно слежу за творчеством Наталии и давно хотела написать о ее стихах, и вот теперь представилась возможность. Надеюсь, что моё осмысление не идёт совсем уж вразрез с авторским замыслом. Благодарю Вас, Наталия, за настроенческое и атмосферное произведение!
