Живет в Колпино, С-Петербург (Россия).
Велосипедисты...
Ты слышишь,
шестеренки стрекочут и спицы,
и покрышки чуть слышно шуршат,
словно дождь, что бредет не спеша
по железным и шиферным крышам...
Как оттянутая тетива -
их надломленные тела!
Невесомою стаей они пролетают
вдоль дорог,
в красно-желтых футболках своих,
как по ветру осенние листья...
Горстью капель в пространство брошены,
они падают горизонтально,
они втягиваются, как поршни,
в незаполненные расстоянья,
и, качнувшись,
опять привстают на упрямых педалях,
исчезая в дожде,
в серых далях,
в сумраке мглистом...
* * *
Хромые и горбатые влюбляются,
хромые и горбатые гуляют,
в халатах с полосатыми заплатами
целуются хромые и горбатые,
и серым колпаком накрыла осень
тот бугорок песчаный с горсткой сосен,
песчаный бугорок, больничный сад,
где на скамьях влюбленные сидят.
Им резали тела, нагие, бритые,
изобретеньем Эсмархапромытые,
и, внутренности вынувши потом,
им по костям стучали долотом,
покуда их бессмертная душа
лежала под наркозом, не дыша,
или витала неизвестно где,
страшась на разоренный дом глядеть.
Попробуй, возлюби подобных ближних,
измотанных, годами неподвижных,
на костылях влачащих тяжкий груз –
себя, свой горб величиной с арбуз!
Кто б думать мог, что эти коридоры –
охотничьи угодья Купидона,
что цель свою сумел он различить
средь пролежней, и гипса, и мочи!
...Обед, клубясь, наверх взлетает в лифте.
Катаются в колясках паралитики.
И горбуны, нахохлившись, как птицы,
худые поворачивают лица.
БАБОЧКА
Там бабочка была. Она
ко мне сползала со стены.
Была видна ее спина.
На ней проплешины видны.
Она ползла неудержимо,
и хоботок ее свисал,
как будто лопнула пружина
в остановившихся часах.
А глаз фасеточный мерцал,
как слабый красный стоп-сигнал,
как будто слабый ветерок
все дул на слабый уголек,
но пепел, легкий, как пыльца,
не мог он сдунуть до конца,
и в наступившей тишине
давил на уши инфразвук,
и прозвучало слово вдруг,
как будто «бам» сказали мне.
Все это было и прошло.
Там был пустой холодный дом,
заледенелое стекло
и в чайных чашках желтый ром,
и чьи-то белые глаза...
Но это рассказать нельзя.
Ведь это жизнь моя была.
Она прошла, но не прошла.
Она стоит в окне, как лед.
Не отрекаюсь от нее.
Все это было так давно,
но под колесами машин
бензинным, радужным пятном
большая бабочка лежит.
